Валецкий О.В., Гирин А.В., Маркин А.В., Неелов В.М. Уроки Ирака. Тактика, стратегия и техника в Иракских войнах США.— М.:Издатель Воробьев А.В.,2015. — 212 с.
ISBN 978–5–93883–277–0
http://conjuncture.ru/book-valetskiy-iraq-2015/

Данная книга представляет собой авторский анализ опыта двух иракских кампаний: Операции «Буря в пустыне» 1991 года и Войны в Ираке 2003 года в «допартизанский» период ведения боевых действий. В основе работы лежит рассмотрение особенностей тактики противоборствующих сторон и оценка ее эффективности. Также исследована практика и компетентность применения отдельных видов военной техники. Обусловленным акцентом для книги стали те уроки, которые может извлечь из данного опыта отечественная военная наука. Кроме того, авторами проводится краткий обзор развития военной стратегии США в 1990–2000-е годы сквозь призму влияния двух Иракских войн на формирование стратегического мышления и концептуальных основ американской военной мысли.

ЧИТАТЬ (Скачать): Валецкий О.В., Гирин А.В., Маркин А.В., Неелов В.М. «Уроки Ирака. Тактика, стратегия и техника в Иракских войнах США» [PDF 13,1 Mb]
http://conjuncture.ru/wp-content/uploads/2015/09/book-valetskiy-iraq-2015.pdf

Глава из книги Вернера Х. Краузе «Казаки и Вермахт. Освободительная борьба одного народа».Часть 2
https://www.facebook.com/kosaken1945/posts/1306873739460503?__tn__=K-R

Не доезжая Гриффена, машина встретила британское танковое подразделение. Хотя на его автомашине был укреплен белый флаг, Эльц ожидал первую встречу с представителями западной державы-победительницы со смешанным чувством. Танки остановились. Из люка вылез британский офицер. После этого майор вышел из машины и направился к англичанину. Эльц обратился с просьбой, чтобы его доставили к командиру этого участка. Британский офицер кивнул, показывая, что это само собой разумеется, рассматривая необычную форму немца, выдававшую его принадлежность к казачьему корпусу.
По офицеру не было заметно, что он знает, с кем имеет дело. В любом случае, он отдал приказ, чтобы два его танка проводили машину. Это очень кстати давало защиту от сновавших по округе партизан. Только после долгой поездки - уже наступила ночь - они подъехали к британскому военному лагерю, расположенному на высоком открытом месте. Хотя Эльц точно не знал, где находится, он предположил, что это было севернее дороги между Гриффеном и Фёлькермарктом.
Перед строем поставленных в ряд танков раскинулся луг, на котором стояло множество столов и скамеек. Молодой английский офицер предложил там сесть. Когда майор граф цу Эльц направился туда, от удивления у него глаза вылезли на лоб, потому что первым навстречу ему шел полковник фон Рентельн, двое суток назад выехавший вместе с графом Коттулински из последней штаб-квартиры корпуса в Иванеце для установления контакта с британским фельдмаршалом Александером.
Эльц просто атаковал полковника вопросами, как тот попал в этот совершенно незаметный лагерь англичан, если он все же действительно хотел установить контакт с фельдмаршалом Александером. Остальные вопросы были адресованы графу Коттулински, по поводу того, что вообще случилось за это время.
Только теперь Эльц заметил, что полковник находится в непонятном состоянии. Он не дал ответа ни на один вопрос, вел себя так, как будто ничего не понимает, что от него хотят. Но это была не единственная особенность, замеченная майором. Еще больше его удивило то, что ни один из англичан не попытался разоружить ни его, ни сопровождавших его солдат. Никто не интересовался и их машиной, которая для поездки по району действий партизан все еще была полностью загружена ручными гранатами.
Некоторые англичане бросали любопытные взгляды на старших офицеров и на детали их формы, слишком необычные для обмундирования простых военнослужащих вермахта. Их заметно интересовали нарукавные нашивки - скрещенные сабли на синем фоне.
Так как им никто не уделял внимания, а делать больше было нечего, майор улегся на лугу, завернулся в шинель и отдался чувству усталости, поборовшему его теперь после напряжения двух предшествовавших суток. Но о продолжительном сне нельзя было и думать. Сырость земли и распространявшийся холод ночи доставляли дополнительные мучения для его тела, измученного долгим лишением сна.
В голову постоянно лезли мучительные мысли. Двенадцать лет непрерывной военной службы были у него за спиной. Что принесли они? Что ценного из них можно занести в книгу его жизни? Или все это время прошло даром? Как должен он теперь вести с англичанами переговоры о сдаче? Как им лучше разъяснить, почему казаки воевали на стороне германского Вермахта?
Все новые мысли атаковали его. Удастся ли ему найти правильные убедительные слова? Реально ли вообще думать о том, что англичане будут рассматривать казаков как обычных военнопленных и в соответствии с этим с ними обходиться? Граф цу Эльц заметил, как постепенно его охватывало чувство отчаяния. Ему приходили и тяжелые мысли, может ли он быть партнером для переговоров с англичанами, если его недавно по британскому радио назвали военным преступником?
С наступлением утра он ходил, тяжело ступая, по лугу, чтобы выгнать усталость из рук и ног. Но все еще было холодно, и только после того, как взошло солнце, и одержало победу над утренним туманом, неприятное ощущение пропало из его тела.
Британский лагерь тем временем тоже пробудился. Офицеры и солдаты занимались утренним туалетом, и Эльц тоже попытался придать себе ухоженный вид. Ведь если он вскоре предстанет перед высшим британским офицером, тот не должен принять его за грязного казака.
Тут, откуда ни возьмись, появился полковник фон Рентельн, но взглянув на его подавленное лицо, майор удержался от повторения вчерашних вопросов. С полковником что-то случилось, но для того, чтобы выяснить у него что-нибудь, времени не хватило.
Появился британский офицер, приведший его сюда вчера. Он предложил чай и печенье. Потом поездка продолжилась. При этом британец не сказал, куда они поедут. Немцы снова сели в свою машину, которую так никто и не осмотрел. Во главе теперь шел британский разведывательный бронеавтомобиль. Маленький конвой прокладывал себе дорогу через группы югославских партизан, дико размахивающих своими автоматами. Они охотились на отдельных солдат Вермахта. Каждого, кто попадал к ним в руки, они грабили до нитки.
Неоднократно они пытались набиться к англичанам в друзья, приветствовали английских офицеров как себе равных, но каждый раз получали ледяной отпор. На лицах англичан появлялось презрение, очевидно с этими союзниками они не хотели иметь ничего общего.
После того, как проехали Фёлькермаркт, партизан стало попадаться меньше. Майор Эльц предполагал, что в Клагенфурте будет остановка, но поездка продолжалась дальше по дороге на Вёртерзее в западном направлении. Теперь им попадалось все больше британских машин. Это был знак, что они стали приближаться к цели.
На окраине Вельдена подъехали к военному пикету. Проехав его, машины оказались на большом лугу, где и остановились. Когда британский офицер сопровождения направился к центру огромного военного лагеря, немцам было сказано, чтобы они оставались ждать поблизости от своих машин. Сначала майор подумал, что уже через четверть часа он предстанет перед английским командующим, но час проходил за часом, и ничего не происходило.
Поэтому граф цу Эльц использовал время, чтобы узнать от полковника фон Рентельна, как лучше действовать. Как более старший офицер, полковник сначала должен был коротко рассказать англичанам о цели своего прибытия, чтобы потом поручить ведение дальнейшего разговора майору. Эльц все еще не знал, что вызвало у полковника растерянность, поэтому в любом случае ему показалось уместным, взять инициативу в свои руки.
Оба офицера договорились, что ничего не попросят для себя, но будут ходатайствовать исключительно за судьбу доверенных им казаков и калмыков. Пока они продолжали так рассуждать, появился говорящий по-немецки офицер, и повел их в глубь лагеря. На лугу, на свежем воздухе стоял стол, за которым с одной стороны сидели три офицера. У одного из них были погоны полковника.
От офицеров-парламентеров казачьего корпуса без единого слова приветствия или соответствующего жеста потребовали подойти ближе. Таким образом, с самого начала атмосфера была заряжена такой враждебностью, что майору цу Эльцу эта беседа вряд ли что обещала. К тому же от его внимания не укрылись презрительные взгляды британских офицеров. С самого начала простота полковника фон Рентельна, протянувшего через стол британскому офицеру руку для приветствия, еще больше обострила ситуацию.
С этого момента полковник стал для британцев воздухом, который не замечают. Британский полковник теперь обращался к графу цу Эльцу и через говорящего по-немецки офицера спросил, чего он хочет. Эльц подошел ближе к столу, коротко козырнул, и заявил, что от имени своего командира хочет предложить капитуляцию 15-го казачьего кавалерийского корпуса. После этих слов он передал находившееся при нем письмо генерала фон Паннвица, собрал все свое мужество, и добавил, что единственной причиной его прибытия является исключительно забота о прояснении дальнейшей судьбы казаков и калмыков, которые после многолетней отчаянной борьбы с большевизмом в своей безграничной нужде присоединились к германскому Вермахту при его отходе из России. За все, что случилось потом, несет ответственность единственно немецкое командование.
Британский полковник, не читая, отложил письмо в сторону и пожелал теперь знать, какова численность казачьих полков, и где они находятся. Эльц сообщил британскому офицеру, что кроме штаба корпуса границу перешли только части 1-й дивизии, а остальные полки находятся еще на марше. Ответы не вызвали на лице британского полковника никаких эмоций. Напоследок он спросил, почему казаки не хотят сдаться югославской армии.
Тут граф цу Эльц не сдержался, и логично заявил, что казаки скорее дадут себя убить, чем сдадутся коммунистам Тито. Армейский корпус состоит почти из сорока тысяч хорошо вооруженных русских людей, которые до этого воевали исключительно на Востоке против большевиков. Теперь они намерены, в надежде на человечное обхождение со стороны западных союзников, сложить оружие. На этом разговор закончился. Немецким офицерам было указано отойти в сторону, и там ждать решения.
После этого разговора с британским полковником майор цу Эльц заметил, как напряглись его нервы. Холодность тона, которым он был встречен, нанесла ему гораздо более сильный удар, чем он мог выдержать.
Английские офицеры ушли обедать. О маленькой группе немцев никто не заботился. Их явно игнорировали. Даже одно такое отношение не обещало ничего хорошего. Когда через долгое время возвратился британский офицер, уже по его лицу было видно, что решение было принято отрицательное. Командир дивизии распорядился передать, что он не желает принимать капитуляцию казаков. Вместо этого британская армия давала распоряжение казачьему штабу, немедленно направиться назад в Загреб, чтобы там, в главном штабе соединений Тито, представить условия для капитуляции.
Хотя это не обещало успеха, немецкий офицер собрался с силами для еще одной встречи. Он попытался объяснить британцам, в чем будут состоять последствия такого шага. У солдат и офицеров казачьих полков может создаться впечатление, что немецкая сторона выдает их врагам под нож. Следует опасаться, что они в таких обстоятельствах не сложат оружие, но в глубоком отчаянии возобновят борьбу.
Британский офицер выслушал это с неподвижным лицом. Когда майор граф цу Эльц заговорил и о том, что полковник фон Рентельн раньше был адъютантом фельдмаршала Александера во время Гражданской войны после Октябрьской революции 1917 года, и справедливо предположить, что фельдмаршал не отвернется от казачьего корпуса, английский офицер пожал плечами, и ответил, что в этом нет больше смысла. Кроме того, фельдмаршал в настоящее время находится в Вене, и маловероятно, что он теперь займется такими вопросами.
Эльц тогда попросил выписать ему пропускное свидетельство. Без такого документа, который бы обеспечил его личную безопасность, обратная поездка в штаб корпуса через район, полностью контролируемый партизанами, немыслима. Британец, очевидно, проявил к этому понимание, и немецкий офицер получил документ, который гарантировал ему защиту британской армии и свободу передвижения в районе Гриффена в течение 48 часов.
Когда фон Эльц уже повернулся, чтобы идти к своим сопровождающим, британец коротко бросил ему вдогонку: «Постарайтесь исчезнуть, выдача казаков Советскому Союзу - дело окончательно решенное и неизбежное». Теперь нельзя было терять ни секунды. Генерал-лейтенант фон Паннвиц должен как можно скорее узнать, какая судьба уготована казакам. Поездка назад через районы, где действовали партизаны так, словно они были законной властью, благодаря документу, прошла без задержек. Паннвиц дожидался своих парламентеров на дороге в Гриффене и приказал немедленно доложить, какие договоренности достигнуты. Когда цу Эльц сообщил, что выдача казаков - решенное дело, он не захотел в это верить. Имеющееся время он использовал для того, чтобы самому установить контакт с различными английскими инстанциями. У него сложилось впечатление, что на выдачу ничего не указывает. Во время спора, который они вели с большим возбуждением, Эльц возразил ему несколько раз, и все же не смог переубедить фон Паннвица. Наконец, майор предложил, что с помощью своей бумаги, полученной от англичан, он попытается установить связь с американцами, которые по последней информации, должны стоять у Юденбурга. Хотя поездка туда, несмотря на имеющийся документ, была небезопасной, так как можно было рассчитывать на появление там и советских войск, Эльц хотел снова рискнуть.
Позднее он как-то сказал, что будет корить себя всю оставшуюся жизнь, если им упустит ту возможность, которая может оказаться последним шансом.
Эта поездка прошла неудачно. Проехать в Вольфсберг удалось уже с большим трудом из-за многочисленных колонн беженцев и войск, устремившихся из долины Лаванта в южном направлении. В Вольфсберге сказали, что советские танки видели уже в Цельтвеге. Установить, правда это, или только слух, распущенный по городу, было невозможно.
Но уже через несколько километров за Вольфсбергом майор цу Эльц увидел большое количество танков, шедших ему навстречу по той же колее. Еще один взгляд убедил его, что он встретился с советскими танками. В последнее мгновение немцу удалось развернуть машину и умчаться назад в Гриффен, где он проинформировал Паннвица о том, что его предприятие потерпело неудачу.
Эльц все еще не желал сдаваться и хотел предпринять еще одну попытку, через Качберг пробраться на запад. Дальше Фёлькермаркта проехать не удалось. Беспорядочные группы партизан нападали на отдельные машины, стягивали пассажиров с сидений и грабили их до белья. Того, кто осмеливался им перечить, они безжалостно убивали.
Партизаны, действовавшие здесь как разбойники на большой дороге, ничего не имели общего с теми, с кем раньше вели борьбу казаки. Они тоже часто оказывались бессовестным сбродом, но у них был хоть какой-то налет военной дисциплины. А те, кто теперь терроризировал Фёлькермаркт и окрестности, были просто уголовными бандитами. Они не носили военной формы, которая бы указывала на их принадлежность к Народно-освободительной армии Югославии.
Казалось, что весь уголовный мир встал теперь на сторону партизан. Мужчины и женщины, по физиономиям которых было видно, что они многие годы злоупотребляли алкоголем, называли себя партизанами какой-нибудь бригады и занимались грабежами на большой дороге. С большим трудом майору удалось сделать так, чтобы одна из таких безобразных групп на него не напала.
С каждой минутой условия на дороге становились все хуже. Бандиты устраивали свары при дележе награбленного, которое они складывали в большие кучи на обочине дороги. Как стервятники, набрасывались они на добычу, с искаженной злобой лицами швыряли на дорогу не понравившиеся им предметы, бросались друг на друга с кулаками, а потом снова разряжали свою ненависть на только что ограбленных. Тем не менее, майору и его сопровождающим снова удалось уйти от этой шайки.
Но уже на следующем перекрестке не только все начиналось сначала, но и ожидало нечто худшее. Каждого, кому удавалось сюда добраться, другая группа партизан заставляла вести свою машину в лагерь, организованный под открытым небом рядом с дорогой. К майору, нетвердо ступая, подходили личности, выглядевшие так, как будто только что выбрались из преисподней. Многих пришельцев они начинали сразу же избивать.
Пропуск немецкого офицера их нисколько не волновал. Брезгливым движением руки его отодвинули в сторону. Майор цу Эльц бросил вокруг себя отчаянный взгляд, чтобы найти какой-нибудь выход из этого положения. И тут он вдруг неподалеку от главной дороги заметил английского офицера, отрешенно смотревшего на человеческое безумство, разыгравшееся вокруг. Этот человек мог оказаться для него кем-то вроде ангела-хранителя, если только удастся до него добраться, промелькнула мысль у Эльца. С отчаянной решимостью он отодвинул в сторону окружавших его партизан и побежал к англичанину. Он очень надеялся, что никому из партизан не придет в голову стрелять ему вслед. Этого делать они не стали, но с налившимися лютой ненавистью лицами погнались за ним. Майору все же удалось добежать до английского офицера и успеть передать ему пропуск, прежде чем на беглеца не навалилась толпа, собиравшаяся швырнуть его на землю, чему, однако, британский офицер помешал.
Партизаны обрушили на него град ругательств, что привело английского офицера в бешенство. Он подал короткий знак, и показался до сих пор невидимый бронеавтомобиль. Теперь англичанин потребовал от партизан проводить его к их командиру. Они отвели британского офицера в расположенный неподалеку дом, который партизанский начальник реквизировал для себя. Британец велел всем подождать снаружи, и через некоторое время вышел с пропуском майора в руке.
С хитрой улыбкой он вернул документ майору. Теперь на его оборотной стороне по-сербо-хорватски было написано: «Mozete propostite ova kola napred» («можете пропустить эту машину»). Кроме того, партизанский начальник почувствовал себя обязанным снабдить документ надписью: «Smrt fasismu - sloboda narodu».
Последнее опасение майора, что от оставленной в лагере партизан машины тем временем не осталось и следа, к счастью, не оправдалось. Британец на удивление быстро ее подогнал. Так, благодаря этой совершенно бескорыстной помощи английского офицера, наконец, после всех этих случаев, поездка могла быть продолжена.
Впрочем, быстро ехать уже было нельзя. То и дело машина попадала в британские военные колонны, подолгу ждала, прежде чем ей разрешали ехать дальше. Наконец, показался Филлах. Улицы города были заполнены большим количеством военных машин, направлявшихся в разные стороны, торопясь сверх всякой меры. Между всеми этими машинами постоянно двигались длинные колонны марширующих англичан.
Только после того, как удалось выехать на Шпитталь, поездка пошла гораздо быстрее. Но еще теплившаяся надежда, что, быть может, худшее уже позади, разбилась, когда за городом показалось заграждение, выставленное британскими солдатами. Это были «ежи», установленные по всей ширине дороги.
Молодой офицер, преисполненный служебного рвения, сразу объявил трех немцев в автомашине пленными британской армии, и назвал им ближайший сборный пункт, куда они должны направиться. Но на Эльца охваченный чувством служебного долга офицер не произвел особого впечатления, он предъявил ему пропуск, вид которого совершенно изменил англичанина.
С тем же служебным рвением, которое только что проявил, он стремился теперь любым способом быть любезным со своими «пленными». Это зашло настолько далеко, что он достал бензин и приказал наполнить бак машины. Точно также были выданы пакеты с сухим пайком, короче говоря, было сделано все, чтобы как можно быстрее обеспечить дальнейшую поездку.
В то время как солнце постепенно начинало клониться к закату, движение на шоссе прекратилось. Умиротворяющая картина окружающей природы, казалось, куда-то далеко оттеснила войну с ее ужасными переживаниями. Многое исчезло в тот момент в душе немецкого офицера, о чем он думал, что будет нести это тяжелым грузом через всю свою жизнь.
Установить контакт с американцами больше не удалось. Случайная встреча в Маутерндорфе с генералом Вермахта фон Грольманом (Грольман стал позднее первым немецким уполномоченным Бундесвера) заставила цу Эльца отказаться от выполнения своих намерений. Генерал фон Грольман разъяснил ему, что американцы герметично забаррикадировались на перевале Тауэрн, и поэтому едва ли удастся пробиться к одному из их высших офицеров. К тому же выданный майору англичанами пропуск будет уже просрочен. Он предложил цу Эльцу теперь хоть немного подумать о себе, и раствориться в 4-й кавалерийской дивизии Вермахта, которая уже капитулировала.
Начальнику разведки 15-го казачьего кавалерийского корпуса майору Эрвайну Карлу графу цу Эльцу теперь было нелегко найти для себя лично выход, закрытый для других. Целыми днями его мучила мысль, отказаться. Он даже вынашивал план, как снова прорваться в штаб корпуса. Чувство, что в такой момент нельзя бросать остальных, поскольку речь теперь шла об их жизни, было велико, но, в конечном счете, возобладал рассудок, понимание того, что он может стать лишь бессмысленной жертвой, так как помочь он больше никому не мог.
Казаки были обречены на гибель. Трагедию уже было не предотвратить. Она разыгрывалась в многочисленных актах. Все они были одинаково болезненны для тех, кто в них участвовал. Генерал-лейтенант фон Паннвиц надеялся не только на своих эмиссаров, но и сам пытался любым способом вступить в контакт с англичанами. Первая связь была установлена, после того как казачьи полки дошли до Лавамюнда и перешли там мост, который вел на северный берег Дравы. Там они находились на территории Австрии, которая как раз в это время была занята британской 11-й танковой дивизией.
Так как к этому времени между вооруженными силами союзников имелась договоренность о демаркационных линиях, Паннвиц в штабе английской дивизии должен был просить разрешение о полном переходе всех своих полков, чтобы только после этого сложить оружие. С этой целью он побывал у командира 11-й танковой дивизии генерала Арчера и изложил ему просьбу разрешить его войскам перейти передовые линии британских войск.
Атмосфера этой беседы, продолжавшейся всего одну минуту, была ледяной. Британский офицер избегал всякого зрительного контакта с Паннвицем, коротким кивком согласился с высказанным Паннвицем желанием, и на этом счел для себя беседу законченной. Попытку генерал-лейтенанта, завести разговор на действительно интересовавшую его тему - о будущем казаков, Арчер отклонил. Он коротко намекнул, что об этом решат в другом месте, и просто оставил Паннвица стоять.
Почти в то же время у командующего 8-й британской армией генерала Ричарда Маккрири появилась озабоченность по поводу того, что югославские партизаны, очевидно, имеют намерение, захватить часть австрийской территории и поставить остальные государства перед свершившимся фактом. Люди Тито думали, что могут на нее претендовать в связи со своим участием в войне на стороне союзников. Но британский генерал все же хотел положить этому конец, после того как до его ушей дошло, что партизаны вздумали самовольно захватить Клагенфурт.
В штаб этого британского генерала входил один офицер, которому приписывалось умение налаживать хорошие контакты с людьми Тито, потому что он долгое время в качестве британского офицера связи находился при югославских партизанах. Майор Чарльз Виллирз - таким было его имя - получил от генерала задачу, отправиться к партизанам, и призвать их к дисциплине. Ротмистр фон Мосснер, командир эскадрона Терского казачьего полка, относится к тем свидетелям, которые до сих пор хорошо помнят, насколько напряженной тогда была обстановка. У некоторых английских военных на короткое время появилась мысль, прибегнуть к помощи казачьих полков и применить силу против югославских партизан, хозяйничавших на австрийской территории. Этот факт истории так и остался малоизвестным.
Что касается майора Виллирза, то он по дороге между Фёлькермарктом и Вольфсбергом наткнулся не на партизан, а на военнослужащих 15-го казачьего корпуса. Он потребовал от казаков отвести его к их командиру. Через некоторое время он предстал перед генерал-лейтенантом фон Паннвицем и другими офицерами корпуса. Британский офицер попытался скрыть свое удивление, представился представителем британского генерала Маккрири, который в качестве командующего 8-й британской армией требует немедленной капитуляции всего казачьего корпуса.
Паннвиц объявил, что готов к этому, однако снова выдвинул требование, что в ходе этой капитуляции должно быть установлено, что выдачи казаков Советскому Союзу не будет. Краткий ответ Виллирза состоял в том, что он не имеет полномочий обсуждать какие-либо уступки.
10 мая 1945 года Паннвиц отправился в Фёлькермаркт, где провел последние переговоры с британским майором Генри Ховардом, командиром 1-го батальона Королевского стрелкового корпуса, о предстоящей капитуляции.
Длинными маршевыми колоннами 12 мая 1945 года казачьи полки двигались в Фёлькермаркт. При этом имел место случай, еще раз продемонстрировавший казачий менталитет и их сильные связи друг с другом. Когда сибирские казаки проходили мимо британского танкового подразделения, с одного из танков спрыгнул красноармеец, которого англичане подобрали как отставшего от своих. Это был молодой парень, который в гневе сжал кулаки и обрушился на казаков с жуткой бранью, обзывая их предателями, опозорившими Советский Союз.
Пожилые казаки невозмутимо посмотрели на молодого задиру, а потом пригласили его присесть на пару минут на пенек у края дороги, потому что они хотят спокойно обсудить дело. Почти против своей воли красноармеец решился на это. После этого к нему обратился один из казаков, человек очень примечательной внешности. Сначала он спросил парня, где тот родился, кто его родители и дед с бабкой. Оказалось, что спрашивавший и отвечавший происходят из одного и того же алтайского казачьего рода. Когда это выяснилось, старший повел атаку в этой необычной войне: «Как ты думаешь, за что все время боролись твой батька да дед? За свободу казаков! А ты за что до сих пор боролся? За Сталина, за рабство. Ни одного честного слова казак никогда не мог сказать в Советском Союзе, там каждый другому - враг и шпион!».
Лицо молодого красноармейца бледнело все сильнее. По нему было видно, что проникновенные слова старого казака из Сибирского полка поразили в самое сердце и взяли за душу. Вдруг он вскочил, швырнул шапку с красной звездой на землю и громко крикнул: «Я - казак, я - с вами!»
Эта потрясающая сцена разыгралась в тот день, когда 15-й казачий кавалерийский корпус в Фёлькермаркте капитулировал. Но тому, как эта капитуляция проходила, примеров во Второй мировой войне не было. В Фёлькермаркт входили не изможденные от борьбы разгромленные части. Казаки снова шли стройными гордыми рядами, они хотели в последний раз показать каждому, что их так и не победили.
Командиру 1-й дивизии полковнику Константину Вагнеру мы обязаны воспоминаниями, в которых захватывающим образом казаки всех полков снова оказывали последние почести своему командиру корпуса, генерал-лейтенанту фон Паннвицу, подобных которым даже привычные к таким мероприятиям британские офицеры не ожидали.
Вагнер так писал о последнем параде войск, боровшихся с большевиками на стороне Германии:
«Мы видели нарукавные нашивки 1-го Донского, 2-го Сибирского полков, 69-го казачьего дивизиона и 1-го артиллерийского дивизиона 55-го артиллерийского полка. Вдруг раздались резкие слова команды. Казаки, как обычно, сходили с маршевой дороги, приводили в порядок эскадроны, останавливались и спешивались. Подтягивались обозы. Раздаются немецкие и русские команды, 1-й Донской и 2-й Сибирский казачий полки поэскадронно парадным маршем пошли линией в галоп. Оркестр 15-го казачьего кавалерийского корпуса выехал на белых конях, и, в соответствии с уставом развернулся перед командиром корпуса генералом фон Паннвицем. Рядом с ним стояли другие командиры, офицеры его штаба и некоторые британские офицеры.
И тут подъехали они. Командиры полков и эскадронов - перед фронтом кавалеристов с Дона и части сибирских казаков. Много седел опустело за последние три года. И каждый казак до последнего хотел еще раз взглянуть в глаза любимого «господина генерала». В колонну по четыре эскадроны двигались после торжественного марша по дороге Гриффен - Фёлькермаркт. Никто не говорил ни слова. Присутствовавшие британские офицеры тоже молчали. Мог ли отряд армии, разгромленной после шестилетней войны, лучше чествовать своего командира? Состоял ли этот отряд из иностранных наемников? Разгромленных, деморализованных, не внушающих доверия? Это было чествование, которое 1-я казачья кавалерийская дивизия устроила своему проверенному во многих боях и отличившемуся вождю, генералу фон Паннвицу».
В завершение этого последнего парада вдоль дороги Гриффен - Фёлькермаркт отдельные полки складывали оружие. Но часть оружия дивизия могла сохранить. Так захотели британцы, чтобы не оставлять казаков безоружными перед югославскими партизанами, рыскавшими по Каринтии.
Казаки дивизии теперь были распределены по району Клагенфурт, Санкт-Файт, Вайтенсфельд, Зирниц, Дюрнфельд, по которому они сначала могли передвигаться абсолютно свободно. Казачий штаб продолжал существовать. Он располагался теперь в усадьбе Брюкль, а потом был переведен в Мёблинг под Альтхофеном. 2-й казачьей кавалерийской дивизии в качестве места расположения был указан район Ноймаркт, Альтхофен. Паннвицу незадолго до конца войны еще удалось приказать перевести казачьи части, входившие в состав 15-го корпуса, но действовавшие на Западном фронте, на полигон Дёллерсхайм. 13 мая 1945 года эти части присоединились к остальным полкам, которые сдались в районе Фёлькермаркт.
О дальнейшей судьбе казаков до этого времени с британской стороны еще не последовало ни одного ясного слова. Было некоторое количество ни к чему не обязывающих заявлений, некоторые из них были настолько расплывчатыми, что из них могло следовать одно или другое. Из некоторых казаки все же могли черпать надежду.
Поведение генерала фон Паннвица, излучавшего в те дни надежду, стало причиной многих ложных толкований. Некоторые из его критиков в офицерском штабе - особенно принц Зальм - обвиняли его позднее в определенной наивности относительно данных ему британской стороной обещаний, что выдача казачьего корпуса Советскому Союзу не входит в намерения англичан. Если он был настолько легковерен, то осуждать его за это нельзя. Паннвиц в это время исходил, прежде всего, из того, что казаков необходимо удерживать вместе. Он мог представить положительное решение для корпуса только при условии, что части не разбегутся.
Константину Вагнеру он как-то раз намекнул, что англичане, кажется, предполагают расположить весь корпус на территории Персии. Был ли он автором этого предложения, установить сейчас невозможно. Вместе с тем установлено, что первые неудачные попытки его офицеров, привлечь англичан на сторону казаков, его не обескуражили.
Он не проводил ни одного дня без того, чтобы не указывать высшим английским офицерам на то, что они устроят ад, если выдадут казаков Сталину, который учинит над ними кровавую расправу. В этих разговорах с английскими офицерами он выступал страстным защитником своих казаков, которые умели воевать как ни одно другое соединение. Необходимо воспользоваться их способностями, так как у западных союзников рано или поздно возникнут разногласия с советской системой.
Он снова и снова ходатайствовал перед британскими военными властями, чтобы они или сами приняли корпус, или передали американцам. С сегодняшней точки зрения можно считать, что тогда тот или иной британский офицер внутренне разделял намерения генерала фон Паннвица, но ничего не мог сделать против сговорчивости британского правительства, которое просто бессовестно бросилось в объятия Сталина.
Британский офицер Эдвард Рентон, тоже служивший в штабе генерала Маккрири, даже один раз попытался помочь Паннвицу. При этом он дошел до бригадного генерала Генерального штаба Тоби Лоу, ставшим позднее лордом Олдингтоном. Но что он услышал в ответ? Британский генерал потребовал от него не давать даже малейших обещаний. Все были заинтересованы в том, чтобы казаки оставались на указанных местах, а не разбегались во все стороны.
Возможно, некоторые тогда понимали это таким образом, что британцы еще не думали о том, где и когда смогут найти для казаков новое применение. С точки зрения сегодняшнего дня, можно уже утверждать, что речь никогда не шла ни о чем другом кроме выдачи казаков Советскому Союзу. Заботы бригадного генерала состояли единственно в том, чтобы казаки оставались в неведении своей судьбы до момента их выдачи.
Нельзя не упомянуть, что в середине мая 1945 года командир британской 6-й танковой дивизии генерал-майор Мюррей сделал слишком однозначное предупреждение немецким офицерам кадрового состава, что, по крайней мере, они сами должны побеспокоиться о своей безопасности. Мюррей вызвал офицеров казачьего штаба к себе в Клагенфурт и там им сообщил, что, скорее всего, предстоит выдача казаков Советскому Союзу. Но до сих пор нет соответствующих приказов. Однако они должны рассчитывать на серьезный оборот, так как есть уже многие признаки, что так оно и будет.
Хотя Паннвиц был сильно поражен услышанным, это все равно не изменило его намерений. Его не оставляли подозрения, что информация такого рода, неоднократно передававшаяся командованию казачьего корпуса, является частью плана с тем, чтобы заставить немецких офицеров уйти, что у казаков должно вызвать впечатление, что они уже не являются наемными войсками на службе у немцев.
Если в Англии к этому часу уже давно было принято последнее решение о судьбе казачьего корпуса, то можно предполагать, что с британской стороны имело место определенное недовольство по поводу судьбы немецких офицеров в казачьих частях. Женевская конвенция в принципе не допускает передавать военнопленных, словно товар, другим державам.
Какие мучения все это вызвало у Гельмута фон Паннвица, известно из последнего письма, которое он отправил своей жене из Мёльблинга под Альтхофеном. Зигхард фон Паннвиц, сын генерала, рассказал автору следующее: «Мой отец в дни сдачи англичанам направил одного офицера со своими личными вещами к моей матери, которая с нами, детьми, жила неподалеку в Альтаусзее в Зальцкаммергуте. Последнее письмо моего отца датировано 18 мая 1945 года. Мать получила его гораздо позднее через одного англичанина. В этом письме говорится:
«В течение всех этих страшных недель я не дал себя пересилить и буду впредь высоко держать голову. Я со свежими силами приступлю к работе и надолго обеспечу будущее себе и вам… Теперь о нас: весь всеобщий разгром был ужасен. Я с большим трудом в постоянных боях в окружении привел корпус с Дравы через Хорватию в Каринтию. Теперь я долгое время веду переговоры с англичанами о передаче казачьего корпуса. Возможно ли это вообще, сказать нельзя. Но это будет невозможно уже, потому что все немцы хотят уйти, а я с горсткой немцев командовать корпусом не могу.
Сильная привязанность и идея, удерживающая немцев и казаков вместе, заключались в совместной борьбе с большевизмом. Теперь все кончено. Я буду, насколько это удастся, пытаться, помочь казакам, чтобы они не погибли. Большинство из них - порядочные храбрые парни, которые до последнего, когда уже все шаталось, оставались верными своему долгу. 1-я казачья дивизия прибыла полностью вооруженная в образцовом порядке (2-я дивизия и Пластунская бригада тогда еще пробивались к англичанам). Я приказал дивизии в последний раз пройти передо мной торжественным маршем. Впереди - оркестр на белых лошадях, а за ним - три кавалерийских полка. В папахах, по шесть коней в ряд. Это был великолепный вид посреди хаоса и беспорядка. Мне едва удалось сдержать слезы, я же догадывался, что все это – быть может в последний раз, и вскоре все мое дело погибнет. Марш «Принц Евгений» был последним маршем, и с ним погиб казачий кавалерийский корпус.
Двумя часами позже англичане под давлением армии Тито разоружили нас, оставив десять процентов стрелкового оружия. Это был ужасный момент - сдача оружия и всех орудий. После этого казакам пришлось идти через занятый Тито город, и все они были полностью ограблены. У музыкантов отняли инструменты, у офицеров и солдат отбирали часы, немногие англичане не могли и не хотели это предотвратить. Это нас доконало!».

Глава из книги Вернера Х. Краузе «Казаки и Вермахт. Освободительная борьба одного народа».Часть 1
https://www.facebook.com/kosaken1945/posts/1306873739460503?__tn__=K-R

Все, что происходило в последние дни войны и в первые дни после капитуляции в штабе 15-го казачьего кавалерийского корпуса, было наполнено драматизмом. Надежда сменялась глубоким разочарованием. Обещания западных союзников о судьбе казаков оказались пустой болтовней. Слово чести британского офицера служило прикрытием действительных намерений союзников. Наконец, пробил час страшной правды.
15-й казачий корпус, непобежденный в войне, был безнадежно потерян. Выданный западными державами Сталину, он был обречен на гибель. О попытках немецких офицеров отвратить горькую судьбу от добровольческих частей и, особенно, от семей их служащих, в Федеральном военном архиве во Фрайбурге/Брайсгау имеется множество документов. Они потрясающим образом отражают часть той истории, которая не делает чести победителям 1945 года.
И все же эти события до сих пор волнуют многих людей. Слишком болезненные чувства оставляют они в душе каждого человека. Поэтому примем на себя роль хрониста, который выстроит события так, как они отразились в сознании многих очевидцев. 29 и 30 апреля в штабе шла напряженная работа. Генерал-лейтенант фон Паннвиц решил не ждать, как будут развиваться события в ближайшее время, а хотел оказать на них влияние собственными действиями.
Возник план, предложить западным союзникам, быстро наступавшим по территории Италии, обеспечить охрану аэродромов на территории Боснии и Хорватии для высадки их войск или отрядов коммандос. В качестве ответной меры командование казаков ожидало, что британцы возьмут к себе на службу казачьи части в виде полицейских сил, и разместят их где-нибудь на Ближнем Востоке.
Такое предложение открывало западным державам шанс получить доступ на Балканы, и оказывать влияние на их будущее развитие.
В штабе корпуса никто долго не думал, имеет ли вообще смысл такое предложение, и заинтересован ли в этом прежний противник. Некоторым офицерам, среди которых был граф цу Эльц, было поручено выполнение этого плана. Самолет «Физелер-Шторх» должен был доставить парламентеров в 8-ю британскую армию для переговоров. Но после того, как самолет еще на подлете к аэродрому был сбит, этот план испарился также стремительно, как и был разработан.
Его место заняли новые соображения. Но многие из них с самого начала оказывались невыполнимыми. Как, например, план, пробиться к казакам в Италию, чтобы затем вместе сдаться британцам. За эту идею, направиться в Италию еще до ухода оттуда Доманова, и соединиться с ним в Толмеццо, говорило многое, но только не реальность. Слишком многое уже не зависело от воли командования корпуса, и оно не могло еще больше ускорить отход из Хорватии. Повсюду партизанские отряды охватывали отступающие колонны, не давая им быстро покинуть страну.
Серьезно разрабатывался план вывода полков в Швейцарию, что, однако требовало предварительного установления контакта с этим нейтральным государством. Для этой операции достали «Ситроен». На нем ротмистр Хикви фон Гуденус в сопровождении ефрейторов Люкерта и Майстермана должен был отправиться в Женеву. Чтобы не опасаться подозрений полевой жандармерии, им были выданы фиктивные командировочные удостоверения. Из них следовало, что в Альпийском районе застряла очень важная колонна снабжения для казачьего корпуса, и этим троим поручено ее вызволить.
Граф цу Эльц имел еще одну заготовку. Он надеялся в Загребе через хорватского архиепископа Степинаца повлиять на Ватикан, чтобы он сыграл роль посредника при западных союзниках. Но об этом намерении в штабе корпуса он пока помалкивал. Во время поездки в Загреб в этот план он посвятил Гуденуса.
В Загребе начальник разведки корпуса - эту должность майор получил 25 февраля 1945 года - попытался выяснить общую обстановку. Посещение штаба группы армий «Е» ничего не дало. Осторожные высказывания майора, что казачьи полки, в отличие от немецких частей, имеют некоторые особенности, и поэтому надо использовать дипломатические каналы, чтобы добиться политического решения в их пользу, начальник оперативного отдела штаба группы армий «Е» отклонил, ссылаясь на приказы ОКВ.
Вопрос об общем быстром отходе с Балкан по военным соображениям в группе армий вообще не ставился. В связи с этим Паннвиц тоже должен был держаться. На этом разговор был окончен. Утром 1 мая 1945 года Гуденус и Эльц разыскали венгерского посла в Загребе Хуберта Паллавицини, о котором они знали, что у тот располагает хорошими контактами с Римом. Паллавицини предложил им поговорить о бедственном положении казаков не только с архиепископом, но и с хорватским генералом Перцевичем.
Хорватский генерал, принявший обоих немецких офицеров в тот же день, побледнел при первых же их словах. Сообщение о том, что казачий корпус планирует отход, его очень сильно испугало. «После этого Хорватия будет потеряна», возразил он офицерам упавшим голосом. Эльц и Гуденус согласились с ним, но продолжили, что для хорватского дела, с военной точки зрения, они уже не нужны, или почти не нужны. Лицо хорвата стало печальным. Прощания не было. Офицеры оставили полностью сломленного человека.
Разговор с архиепископом был назначен на утро следующего дня. В приемной епископа они встретили человека, который произвел на обоих немецких офицеров сильное впечатление. Эльц позже описывал его такими словами: «Я был поражен, когда встретил личность, которая ни своим видом, ни возрастом совершенно не соответствовала обычным представлениям о князе церкви. Нас встретил сухопарый человек среднего роста, лет сорока, и приветствовал нас почти по-военному, быстрыми движениями, не враждебно, но с серьезной сдержанностью. Его энергичные тугие черты лица, несмотря на бледность, имели не священническую мягкость, а скорее что-то от борца. Будучи типичным сыном своей Родины, чисто зрительно, со своими черными, как смоль, волосами и яркими темными глазами, он куда бы лучше смотрелся в пандурской форме, чем в облачении архиепископа».
Архиепископ Алоиз Степинац внимательно выслушал рассуждения офицеров о судьбе казаков, если они попадут в руки Советов. Он сразу же пообещал доложить поглавнику о заботах казачьего корпуса и дал понять, что полностью понимает опасения подобного рода.
Отношения архиепископа с хорватским руководством всегда были напряженными. Неоднократно Степинац выражал свое недовольство делами усташей, вредившими Хорватии и не привлекавшими к ней друзей. Не зная, к каким результатам приведет беседа архиепископа с поглавником, майор граф цу Эльц отправил генералу фон Паннвицу телеграмму, в которой говорилось, что теперь ничто не мешает отходу казачьего корпуса.
Офицер сознательно выбрал такую формулировку, которую можно было понять и так, что операция одобрена со стороны командования группы армий «Е». Угрызения совести, мучившие его из-за этого сознательного обмана генерала, он мог успокоить лишь мыслями о том, что обеспеченный таким образом выигрыш времени, может быть, сыграет решающую роль для спасения корпуса. Но оставалась неловкость оттого, что пришлось применить этот трюк, чтобы генерал фон Паннвиц чувствовал себя в полной уверенности, что отход казаков нашел одобрение у высшей командной инстанции.
Вечером 3 мая 1945 года граф цу Эльц снова посетил хорватского архиепископа, чтобы услышать от него, можно ли рассчитывать на вмешательство Ватикана. Степинац дал ему малоутешительный ответ, что в настоящий момент даже архиепископскому ординариату невозможно связаться с Ватиканом, так как нет ни телефонной, ни телеграфной связи.
Когда немецкий майор сообщил архиепископу, что тот в случае возможного перемещения своей резиденции из Загреба в любое время может рассчитывать на помощь немецкой стороны для себя и своих сотрудников, лицо князя церкви окаменело. Чрезвычайно резким тоном он отверг это сильно задевшее его предложение. Никто из архиепископского дворца не собирается покидать Хорватию. Их место именно в этот трудный для народа час было здесь, а не где-нибудь еще. После извинения графа цу Эльца, что он ни в коей мере не собирался его обидеть, остаток разговора снова пошел по дружескому пути.
Перед дворцом архиепископа граф цу Эльц встретил хорватского министра Миле Будака, который производил впечатление человека, только что получившего ужасное известие. Очевидно, многие хорватские руководители только сейчас поняли, что пробил последний час независимого хорватского государства.
Ротмистр Гуденус тем временем направился в Швейцарию. Из Загреба он без остановок хотел доехать до Граца. 4 мая Эльц еще пробыл в Загребе. Хотя на улицах города пульсировала оживленная жизнь, на лицах людей не было видно обычной радости. Они были озабочены. По городу ползли слухи. Так, например, говорилось, что словенские партизаны разорвали дружбу с Тито, потому что не хотят идти коммунистическим путем. Другие слышали, что генерал-полковник Лёр по собственной воле перешел в подчинение поглавника. Братство по оружию между хорватами и немцами сохранится, что бы ни случилось. Другие, считавшие себя более информированными, рассказывали о предстоящих преобразованиях хорватского режима, в котором надо ожидать существенного усиления влияния архиепископа.
5 мая 1945 года штаб 15-го казачьего кавалерийского корпуса с генералом фон Паннвицем во главе находился в Вараждински, куда отошел под натиском партизан. Здесь майор подробно проинформировал генерала обо всех переговорах, проведенных им в Загребе, в целом, не давших твердого результата. Все оставалось неопределенным и размытым.
Но уже начали воплощаться новые планы. Паннвиц надеялся на что-то от установления контакта с британским фельдмаршалом Александером, который во время Гражданской войны в России по поручению английского правительства принял командование над Балтийским ландсвером, когда предпринималась попытка вытеснить большевиков из Прибалтики. Полковник фон Рентельн из казачьего корпуса, исполнявший обязанности офицера связи при атаманском штабе, был в это время адъютантом при Александере. В командовании корпуса многого ожидали от этого человека, который теперь вместе с ротмистром графом Кунатой Коттулински, братом упоминавшегося Рудольфа Коттулински, направлялся к англичанам. Кто мог лучше привлечь фельдмаршала на сторону казачьего дела, как не его старый соратник фон Рентельн! 7 мая, когда было объявлено о прекращении огня с западными державами, а также получено известие о том, что хорватское правительство покинуло Загреб и отправилось в неизвестном направлении, полковник фон Рентельн и ротмистр Коттулински выехали к британскому фельдмаршалу.
Уже на следующий день, 8 мая 1945 года одно событие стало опережать другое. Народно-освободительная армия под конец войны хотела подготовить Тито еще один подарок и заставить казачий кавалерийский корпус сложить оружие еще на территории Югославии. Теперь штаб корпуса должен был предпринять все, чтобы в последний момент не попасть в руки титовцев. В штаб-квартире, находившейся в то время в Иванече, были немедленно предприняты все приготовления, чтобы покинуть этот населенный пункт.
Немногочисленные машины с вооруженными экипажами составили конвой, который прорывался через Тракоскан на Виндиш-Файстриц Офицеры и солдаты сидели в машинах на корточках, держа автоматы на коленях, а пальцы - на спусковых крючках. Все взгляды были сосредоточены на окружающих склонах гор, лесах и полях.
Майор цу Эльц вел свой автомобиль перед машиной генерала и чувствовал себя ответственным за его личную безопасность. Вечером доехали до Виндиш-Файстрица и разместились на ночевку в замке графа фон Аттемса. Связисты штаба устанавливали необходимую телефонную связь, что пока им не составляло большого труда, так как гражданская телефонная сеть еще не была повреждена.
Около полуночи пришло сообщение, что Германия капитулировала теперь и перед Советским Союзом. Тем не менее, корпус должен был предпринять все, что было в его силах, чтобы достичь территории Германского рейха. Вдруг раздался телефонный звонок. Аппарат в комнате майора цу Эльца был соединен с телефоном в соседнем помещении, где расположился генерал фон Паннвиц. Эльц поднял трубку и не поверил своим ушам, когда на другом конце провода представился генерал Народно-освободительной армии Югославии. Торопливым движением Паннвиц дал знак выслушать.
Говоривший на другом конце потребовал к телефону генерала фон Паннвица. Короткого взгляда на Паннвица майору хватило, чтобы понять, что разговор Эльц должен вести сам. Югославский генерал, свободно говоривший по-немецки с легким сербо-хорватским акцентом, высказал свои ожидания, что немецкая сторона незамедлительно начнет придерживаться всех условий капитуляции, предъявленных немецким сухопутным войскам. В любом случае, все дальнейшие перемещения войск запрещаются.
Югославский офицер буквально заявил следующее: «Имейте в виду, что в случае, если вы не будете придерживаться условий капитуляции, войска Народно-освободительной армии Югославии имеют приказ действовать против вас беспощадно».
Майор цу Эльц заметил, как в нем постепенно нарастает холодная ярость. Не спросив разрешения у генерала фон Паннвица, он ответил говорившему с ним, имени которого он не разобрал, что 15-му казачьему кавалерийскому корпусу до сих пор ничего не известно об общей капитуляции, а, кроме того, он не намерен сдаваться каким-то бандитам и разбойникам. Корпус также не слышал от командования своей группы армий ничего, чтобы противоречило такому мнению. Поэтому казаки преисполнены решимости, не поддаваясь никаким влияниям и угрозам с югославской стороны, продолжать марш. Если партизаны попытаются этому помешать, то на эту акцию будет дан ответ жесткими ударами.
Голос майора на этих словах просто срывался, лицо налилось краской, он с силой бросил трубку на аппарат. Паннвиц все слышал, но по его виду нельзя было понять, что он об этом думает. Позже у обоих офицеров появилась догадка, что партизанский генерал, очевидно, звонил из штаба немецкой группы армий «Е», который в этот момент капитулировал. Только этим можно объяснить, откуда партизанам стало известно о телефонной связи с казачьим штабом.
После телефонного разговора с югославским партизанским генералом о продолжении ночного отдыха нельзя было и думать. Было принято решение, выступать немедленно. С затемненными фарами маленькая колонна машин продолжила движение. Все сознавали, что сейчас требуется чрезвычайная осторожность. В любой момент могло произойти нападение партизан.

Майор цу Эльц запасся достаточным количеством патронов к автомату и ручными гранатами. Он решил продать свою жизнь как можно дороже. Но, несмотря на все ожидания, поездка прошла без происшествий. Когда конвой на рассвете достиг дороги Цилли - Унтердраубург, возникли проблемы другого рода. Здесь служащим казачьего штаба открылась неописуемая картина. Все рода войск устроили здесь свидание, - машины частей отступавшей армии стояли бампер к бамперу. Вперед уже никто не продвигался. Все сбились в одну огромную кучу.
По обе стороны дороги громоздилось выброшенное военное имущество. То, что так ценилось на фронте, теперь стало ненужным балластом. Вермахт, СС, хорватские части, тыловые части, вели теперь что-то вроде своей последней борьбы, между собой, друг с другом.
Угроза применить оружие давала некоторое преимущество, чтобы продвинуться на несколько метров. Другие свирепо в придорожные канавы опрокидывали машины, загораживавшие им дальнейшее движение. Царила полная неразбериха. Некоторые служащие учреждений, за всю войну ни разу не видевшие фронта, держали себя особенно важно. Они то и дело совали полевым жандармам, тщетно пытавшимся навести хоть какой-нибудь порядок, какие-то бумаги или специальные пропуска. Множество их машин было наполнено тем, что они нахватали на армейских складах.
Повсюду наблюдался полный развал дисциплины. Даже на тяжелораненых уже не обращали внимания. Их зажатые в толпе машины стояли целыми часами. Никто не пытался им помочь. Даже офицеры равнодушно отворачивали лица. Фронтовое товарищество, укреплявшееся долгие годы войны, пропало, и казалось, никто этого не замечал.
Майор граф цу Эльц и другие казачьи офицеры едва могли сдерживать свой гнев. Майор рванулся вперед, схватил одного из полевых жандармов и вместе с ним пытался навести минимальный порядок в колоннах. В качестве первой меры он потребовал создать из пассажиров всех машин мелкие группы для восстановления дисциплины. Резким приказным тоном, воинственным видом и многозначительной угрозой применить автомат, казачьим офицерам удалось заткнуть дико кричащие глотки, и заставить замолчать некоторых наглецов. Постепенно это оказало свое действие.
Начали с того, что освободили одну сторону дороги для проезда машин с ранеными. Только после этого получили разрешение на дальнейшее движение остальные грузовики и вездеходы. Так, наконец, удалось, привести в движение всю колонну, стоявшую на дороге. Хотя некоторые машины могли ехать слишком медленно, тем не менее, колонна за колонной приближались к своей цели.
В 15 километрах от австрийской границы гремел тяжелый бой, который вела 1-я казачья дивизия с партизанами, не дававшими ее перейти. Но машины все же невредимыми миновали опасную зону и прибыли в Лавамюнд. Здесь немедленно было принято решение, установить контакт с британской армией, которая по имеющейся информации должна была находиться в районе Клагенфурта.
Генерал фон Паннвиц поспешил теперь написать письмо неизвестному командующему английской армией. Вот содержание этого письма, написанного 9 мая 1945 года:
«Уважаемый господин генерал! Майор граф цу Эльц направлен к Вам по моему распоряжению, чтобы вручить в Ваши руки, и, таким образом, в руки Западных держав, судьбы остатков двух народов. 25 лет казаки и калмыки в землях между Каспийским и Черным морями защищали свою свободу от большевизма, и большая их часть погибла в ссылке на севере Советского Союза.
Остатки этих народов в 1942-1943 годах вместе с немецкими войсками, с женами и детьми покинули свою родину и находятся сейчас, если речь идет о годных к военной службе мужчинах, в рядах моего корпуса. Женщины, дети и не годные к военной службе мужчины были размещены частично в Германии, частично в Верхней Италии. Капитуляция перед красной армией будет иметь для казаков и калмыков ужасные последствия, так как правительство Советского Союза неоднократно угрожало уничтожить оба этих народа.
Немецкий народ проиграл эту войну и теперь его постигнет судьба побежденных. Казаки и калмыки были союзниками Германии только в отдельной борьбе с большевизмом. Они боролись против формы государства, которая казалась им невыносимой, а не по какой-либо другой причине. Исходя из этого, предвидя развитие событий, я направил многих офицеров в союзные командные инстанции, чтобы пробудить у Западных держав интерес к остаткам двух этих малых народов, которые боролись ни за что другое, кроме своей политической свободы.
Поэтому я прошу, не ради своего интереса и не ради интереса немецкого кадрового состава и офицеров корпуса, выслушать майора графа цу Эльца. Если в связи с этим в интересах подчиненных мне представителей народов я должен предоставить Вам дополнительную информацию, то прошу Вас определить место и время. Одновременно я полагаю дать заверение, что казачий кавалерийский корпус, пока я им лично командую, дисциплинированно стоит за мной и последует любому отданному мной приказу, так как и я сам всем своим сердцем стою за этот несчастный народ.
Подписано: фон Паннвиц, генерал-лейтенант».
После того, как Паннвиц вручил это письмо майору, и пожелал ему счастья в выполнении его миссии, от которой так много зависело, офицер в сопровождении своего водителя Беренса и денщика Канца отправился в трудную поездку. Она сначала вела их в Фёлькермаркт, но, когда они по дороге получили предупреждение, что партизаны Тито уже захватили там много машин и похитили пассажиров, немецкий офицер решил повернуть на Гриффен, чтобы в обход Фёлькермаркта добраться до Клагенфурта.