Глава из книги Вернера Х. Краузе «Казаки и Вермахт. Освободительная борьба одного народа».Часть 2
https://www.facebook.com/kosaken1945/posts/1306873739460503?__tn__=K-R

Не доезжая Гриффена, машина встретила британское танковое подразделение. Хотя на его автомашине был укреплен белый флаг, Эльц ожидал первую встречу с представителями западной державы-победительницы со смешанным чувством. Танки остановились. Из люка вылез британский офицер. После этого майор вышел из машины и направился к англичанину. Эльц обратился с просьбой, чтобы его доставили к командиру этого участка. Британский офицер кивнул, показывая, что это само собой разумеется, рассматривая необычную форму немца, выдававшую его принадлежность к казачьему корпусу.
По офицеру не было заметно, что он знает, с кем имеет дело. В любом случае, он отдал приказ, чтобы два его танка проводили машину. Это очень кстати давало защиту от сновавших по округе партизан. Только после долгой поездки - уже наступила ночь - они подъехали к британскому военному лагерю, расположенному на высоком открытом месте. Хотя Эльц точно не знал, где находится, он предположил, что это было севернее дороги между Гриффеном и Фёлькермарктом.
Перед строем поставленных в ряд танков раскинулся луг, на котором стояло множество столов и скамеек. Молодой английский офицер предложил там сесть. Когда майор граф цу Эльц направился туда, от удивления у него глаза вылезли на лоб, потому что первым навстречу ему шел полковник фон Рентельн, двое суток назад выехавший вместе с графом Коттулински из последней штаб-квартиры корпуса в Иванеце для установления контакта с британским фельдмаршалом Александером.
Эльц просто атаковал полковника вопросами, как тот попал в этот совершенно незаметный лагерь англичан, если он все же действительно хотел установить контакт с фельдмаршалом Александером. Остальные вопросы были адресованы графу Коттулински, по поводу того, что вообще случилось за это время.
Только теперь Эльц заметил, что полковник находится в непонятном состоянии. Он не дал ответа ни на один вопрос, вел себя так, как будто ничего не понимает, что от него хотят. Но это была не единственная особенность, замеченная майором. Еще больше его удивило то, что ни один из англичан не попытался разоружить ни его, ни сопровождавших его солдат. Никто не интересовался и их машиной, которая для поездки по району действий партизан все еще была полностью загружена ручными гранатами.
Некоторые англичане бросали любопытные взгляды на старших офицеров и на детали их формы, слишком необычные для обмундирования простых военнослужащих вермахта. Их заметно интересовали нарукавные нашивки - скрещенные сабли на синем фоне.
Так как им никто не уделял внимания, а делать больше было нечего, майор улегся на лугу, завернулся в шинель и отдался чувству усталости, поборовшему его теперь после напряжения двух предшествовавших суток. Но о продолжительном сне нельзя было и думать. Сырость земли и распространявшийся холод ночи доставляли дополнительные мучения для его тела, измученного долгим лишением сна.
В голову постоянно лезли мучительные мысли. Двенадцать лет непрерывной военной службы были у него за спиной. Что принесли они? Что ценного из них можно занести в книгу его жизни? Или все это время прошло даром? Как должен он теперь вести с англичанами переговоры о сдаче? Как им лучше разъяснить, почему казаки воевали на стороне германского Вермахта?
Все новые мысли атаковали его. Удастся ли ему найти правильные убедительные слова? Реально ли вообще думать о том, что англичане будут рассматривать казаков как обычных военнопленных и в соответствии с этим с ними обходиться? Граф цу Эльц заметил, как постепенно его охватывало чувство отчаяния. Ему приходили и тяжелые мысли, может ли он быть партнером для переговоров с англичанами, если его недавно по британскому радио назвали военным преступником?
С наступлением утра он ходил, тяжело ступая, по лугу, чтобы выгнать усталость из рук и ног. Но все еще было холодно, и только после того, как взошло солнце, и одержало победу над утренним туманом, неприятное ощущение пропало из его тела.
Британский лагерь тем временем тоже пробудился. Офицеры и солдаты занимались утренним туалетом, и Эльц тоже попытался придать себе ухоженный вид. Ведь если он вскоре предстанет перед высшим британским офицером, тот не должен принять его за грязного казака.
Тут, откуда ни возьмись, появился полковник фон Рентельн, но взглянув на его подавленное лицо, майор удержался от повторения вчерашних вопросов. С полковником что-то случилось, но для того, чтобы выяснить у него что-нибудь, времени не хватило.
Появился британский офицер, приведший его сюда вчера. Он предложил чай и печенье. Потом поездка продолжилась. При этом британец не сказал, куда они поедут. Немцы снова сели в свою машину, которую так никто и не осмотрел. Во главе теперь шел британский разведывательный бронеавтомобиль. Маленький конвой прокладывал себе дорогу через группы югославских партизан, дико размахивающих своими автоматами. Они охотились на отдельных солдат Вермахта. Каждого, кто попадал к ним в руки, они грабили до нитки.
Неоднократно они пытались набиться к англичанам в друзья, приветствовали английских офицеров как себе равных, но каждый раз получали ледяной отпор. На лицах англичан появлялось презрение, очевидно с этими союзниками они не хотели иметь ничего общего.
После того, как проехали Фёлькермаркт, партизан стало попадаться меньше. Майор Эльц предполагал, что в Клагенфурте будет остановка, но поездка продолжалась дальше по дороге на Вёртерзее в западном направлении. Теперь им попадалось все больше британских машин. Это был знак, что они стали приближаться к цели.
На окраине Вельдена подъехали к военному пикету. Проехав его, машины оказались на большом лугу, где и остановились. Когда британский офицер сопровождения направился к центру огромного военного лагеря, немцам было сказано, чтобы они оставались ждать поблизости от своих машин. Сначала майор подумал, что уже через четверть часа он предстанет перед английским командующим, но час проходил за часом, и ничего не происходило.
Поэтому граф цу Эльц использовал время, чтобы узнать от полковника фон Рентельна, как лучше действовать. Как более старший офицер, полковник сначала должен был коротко рассказать англичанам о цели своего прибытия, чтобы потом поручить ведение дальнейшего разговора майору. Эльц все еще не знал, что вызвало у полковника растерянность, поэтому в любом случае ему показалось уместным, взять инициативу в свои руки.
Оба офицера договорились, что ничего не попросят для себя, но будут ходатайствовать исключительно за судьбу доверенных им казаков и калмыков. Пока они продолжали так рассуждать, появился говорящий по-немецки офицер, и повел их в глубь лагеря. На лугу, на свежем воздухе стоял стол, за которым с одной стороны сидели три офицера. У одного из них были погоны полковника.
От офицеров-парламентеров казачьего корпуса без единого слова приветствия или соответствующего жеста потребовали подойти ближе. Таким образом, с самого начала атмосфера была заряжена такой враждебностью, что майору цу Эльцу эта беседа вряд ли что обещала. К тому же от его внимания не укрылись презрительные взгляды британских офицеров. С самого начала простота полковника фон Рентельна, протянувшего через стол британскому офицеру руку для приветствия, еще больше обострила ситуацию.
С этого момента полковник стал для британцев воздухом, который не замечают. Британский полковник теперь обращался к графу цу Эльцу и через говорящего по-немецки офицера спросил, чего он хочет. Эльц подошел ближе к столу, коротко козырнул, и заявил, что от имени своего командира хочет предложить капитуляцию 15-го казачьего кавалерийского корпуса. После этих слов он передал находившееся при нем письмо генерала фон Паннвица, собрал все свое мужество, и добавил, что единственной причиной его прибытия является исключительно забота о прояснении дальнейшей судьбы казаков и калмыков, которые после многолетней отчаянной борьбы с большевизмом в своей безграничной нужде присоединились к германскому Вермахту при его отходе из России. За все, что случилось потом, несет ответственность единственно немецкое командование.
Британский полковник, не читая, отложил письмо в сторону и пожелал теперь знать, какова численность казачьих полков, и где они находятся. Эльц сообщил британскому офицеру, что кроме штаба корпуса границу перешли только части 1-й дивизии, а остальные полки находятся еще на марше. Ответы не вызвали на лице британского полковника никаких эмоций. Напоследок он спросил, почему казаки не хотят сдаться югославской армии.
Тут граф цу Эльц не сдержался, и логично заявил, что казаки скорее дадут себя убить, чем сдадутся коммунистам Тито. Армейский корпус состоит почти из сорока тысяч хорошо вооруженных русских людей, которые до этого воевали исключительно на Востоке против большевиков. Теперь они намерены, в надежде на человечное обхождение со стороны западных союзников, сложить оружие. На этом разговор закончился. Немецким офицерам было указано отойти в сторону, и там ждать решения.
После этого разговора с британским полковником майор цу Эльц заметил, как напряглись его нервы. Холодность тона, которым он был встречен, нанесла ему гораздо более сильный удар, чем он мог выдержать.
Английские офицеры ушли обедать. О маленькой группе немцев никто не заботился. Их явно игнорировали. Даже одно такое отношение не обещало ничего хорошего. Когда через долгое время возвратился британский офицер, уже по его лицу было видно, что решение было принято отрицательное. Командир дивизии распорядился передать, что он не желает принимать капитуляцию казаков. Вместо этого британская армия давала распоряжение казачьему штабу, немедленно направиться назад в Загреб, чтобы там, в главном штабе соединений Тито, представить условия для капитуляции.
Хотя это не обещало успеха, немецкий офицер собрался с силами для еще одной встречи. Он попытался объяснить британцам, в чем будут состоять последствия такого шага. У солдат и офицеров казачьих полков может создаться впечатление, что немецкая сторона выдает их врагам под нож. Следует опасаться, что они в таких обстоятельствах не сложат оружие, но в глубоком отчаянии возобновят борьбу.
Британский офицер выслушал это с неподвижным лицом. Когда майор граф цу Эльц заговорил и о том, что полковник фон Рентельн раньше был адъютантом фельдмаршала Александера во время Гражданской войны после Октябрьской революции 1917 года, и справедливо предположить, что фельдмаршал не отвернется от казачьего корпуса, английский офицер пожал плечами, и ответил, что в этом нет больше смысла. Кроме того, фельдмаршал в настоящее время находится в Вене, и маловероятно, что он теперь займется такими вопросами.
Эльц тогда попросил выписать ему пропускное свидетельство. Без такого документа, который бы обеспечил его личную безопасность, обратная поездка в штаб корпуса через район, полностью контролируемый партизанами, немыслима. Британец, очевидно, проявил к этому понимание, и немецкий офицер получил документ, который гарантировал ему защиту британской армии и свободу передвижения в районе Гриффена в течение 48 часов.
Когда фон Эльц уже повернулся, чтобы идти к своим сопровождающим, британец коротко бросил ему вдогонку: «Постарайтесь исчезнуть, выдача казаков Советскому Союзу - дело окончательно решенное и неизбежное». Теперь нельзя было терять ни секунды. Генерал-лейтенант фон Паннвиц должен как можно скорее узнать, какая судьба уготована казакам. Поездка назад через районы, где действовали партизаны так, словно они были законной властью, благодаря документу, прошла без задержек. Паннвиц дожидался своих парламентеров на дороге в Гриффене и приказал немедленно доложить, какие договоренности достигнуты. Когда цу Эльц сообщил, что выдача казаков - решенное дело, он не захотел в это верить. Имеющееся время он использовал для того, чтобы самому установить контакт с различными английскими инстанциями. У него сложилось впечатление, что на выдачу ничего не указывает. Во время спора, который они вели с большим возбуждением, Эльц возразил ему несколько раз, и все же не смог переубедить фон Паннвица. Наконец, майор предложил, что с помощью своей бумаги, полученной от англичан, он попытается установить связь с американцами, которые по последней информации, должны стоять у Юденбурга. Хотя поездка туда, несмотря на имеющийся документ, была небезопасной, так как можно было рассчитывать на появление там и советских войск, Эльц хотел снова рискнуть.
Позднее он как-то сказал, что будет корить себя всю оставшуюся жизнь, если им упустит ту возможность, которая может оказаться последним шансом.
Эта поездка прошла неудачно. Проехать в Вольфсберг удалось уже с большим трудом из-за многочисленных колонн беженцев и войск, устремившихся из долины Лаванта в южном направлении. В Вольфсберге сказали, что советские танки видели уже в Цельтвеге. Установить, правда это, или только слух, распущенный по городу, было невозможно.
Но уже через несколько километров за Вольфсбергом майор цу Эльц увидел большое количество танков, шедших ему навстречу по той же колее. Еще один взгляд убедил его, что он встретился с советскими танками. В последнее мгновение немцу удалось развернуть машину и умчаться назад в Гриффен, где он проинформировал Паннвица о том, что его предприятие потерпело неудачу.
Эльц все еще не желал сдаваться и хотел предпринять еще одну попытку, через Качберг пробраться на запад. Дальше Фёлькермаркта проехать не удалось. Беспорядочные группы партизан нападали на отдельные машины, стягивали пассажиров с сидений и грабили их до белья. Того, кто осмеливался им перечить, они безжалостно убивали.
Партизаны, действовавшие здесь как разбойники на большой дороге, ничего не имели общего с теми, с кем раньше вели борьбу казаки. Они тоже часто оказывались бессовестным сбродом, но у них был хоть какой-то налет военной дисциплины. А те, кто теперь терроризировал Фёлькермаркт и окрестности, были просто уголовными бандитами. Они не носили военной формы, которая бы указывала на их принадлежность к Народно-освободительной армии Югославии.
Казалось, что весь уголовный мир встал теперь на сторону партизан. Мужчины и женщины, по физиономиям которых было видно, что они многие годы злоупотребляли алкоголем, называли себя партизанами какой-нибудь бригады и занимались грабежами на большой дороге. С большим трудом майору удалось сделать так, чтобы одна из таких безобразных групп на него не напала.
С каждой минутой условия на дороге становились все хуже. Бандиты устраивали свары при дележе награбленного, которое они складывали в большие кучи на обочине дороги. Как стервятники, набрасывались они на добычу, с искаженной злобой лицами швыряли на дорогу не понравившиеся им предметы, бросались друг на друга с кулаками, а потом снова разряжали свою ненависть на только что ограбленных. Тем не менее, майору и его сопровождающим снова удалось уйти от этой шайки.
Но уже на следующем перекрестке не только все начиналось сначала, но и ожидало нечто худшее. Каждого, кому удавалось сюда добраться, другая группа партизан заставляла вести свою машину в лагерь, организованный под открытым небом рядом с дорогой. К майору, нетвердо ступая, подходили личности, выглядевшие так, как будто только что выбрались из преисподней. Многих пришельцев они начинали сразу же избивать.
Пропуск немецкого офицера их нисколько не волновал. Брезгливым движением руки его отодвинули в сторону. Майор цу Эльц бросил вокруг себя отчаянный взгляд, чтобы найти какой-нибудь выход из этого положения. И тут он вдруг неподалеку от главной дороги заметил английского офицера, отрешенно смотревшего на человеческое безумство, разыгравшееся вокруг. Этот человек мог оказаться для него кем-то вроде ангела-хранителя, если только удастся до него добраться, промелькнула мысль у Эльца. С отчаянной решимостью он отодвинул в сторону окружавших его партизан и побежал к англичанину. Он очень надеялся, что никому из партизан не придет в голову стрелять ему вслед. Этого делать они не стали, но с налившимися лютой ненавистью лицами погнались за ним. Майору все же удалось добежать до английского офицера и успеть передать ему пропуск, прежде чем на беглеца не навалилась толпа, собиравшаяся швырнуть его на землю, чему, однако, британский офицер помешал.
Партизаны обрушили на него град ругательств, что привело английского офицера в бешенство. Он подал короткий знак, и показался до сих пор невидимый бронеавтомобиль. Теперь англичанин потребовал от партизан проводить его к их командиру. Они отвели британского офицера в расположенный неподалеку дом, который партизанский начальник реквизировал для себя. Британец велел всем подождать снаружи, и через некоторое время вышел с пропуском майора в руке.
С хитрой улыбкой он вернул документ майору. Теперь на его оборотной стороне по-сербо-хорватски было написано: «Mozete propostite ova kola napred» («можете пропустить эту машину»). Кроме того, партизанский начальник почувствовал себя обязанным снабдить документ надписью: «Smrt fasismu - sloboda narodu».
Последнее опасение майора, что от оставленной в лагере партизан машины тем временем не осталось и следа, к счастью, не оправдалось. Британец на удивление быстро ее подогнал. Так, благодаря этой совершенно бескорыстной помощи английского офицера, наконец, после всех этих случаев, поездка могла быть продолжена.
Впрочем, быстро ехать уже было нельзя. То и дело машина попадала в британские военные колонны, подолгу ждала, прежде чем ей разрешали ехать дальше. Наконец, показался Филлах. Улицы города были заполнены большим количеством военных машин, направлявшихся в разные стороны, торопясь сверх всякой меры. Между всеми этими машинами постоянно двигались длинные колонны марширующих англичан.
Только после того, как удалось выехать на Шпитталь, поездка пошла гораздо быстрее. Но еще теплившаяся надежда, что, быть может, худшее уже позади, разбилась, когда за городом показалось заграждение, выставленное британскими солдатами. Это были «ежи», установленные по всей ширине дороги.
Молодой офицер, преисполненный служебного рвения, сразу объявил трех немцев в автомашине пленными британской армии, и назвал им ближайший сборный пункт, куда они должны направиться. Но на Эльца охваченный чувством служебного долга офицер не произвел особого впечатления, он предъявил ему пропуск, вид которого совершенно изменил англичанина.
С тем же служебным рвением, которое только что проявил, он стремился теперь любым способом быть любезным со своими «пленными». Это зашло настолько далеко, что он достал бензин и приказал наполнить бак машины. Точно также были выданы пакеты с сухим пайком, короче говоря, было сделано все, чтобы как можно быстрее обеспечить дальнейшую поездку.
В то время как солнце постепенно начинало клониться к закату, движение на шоссе прекратилось. Умиротворяющая картина окружающей природы, казалось, куда-то далеко оттеснила войну с ее ужасными переживаниями. Многое исчезло в тот момент в душе немецкого офицера, о чем он думал, что будет нести это тяжелым грузом через всю свою жизнь.
Установить контакт с американцами больше не удалось. Случайная встреча в Маутерндорфе с генералом Вермахта фон Грольманом (Грольман стал позднее первым немецким уполномоченным Бундесвера) заставила цу Эльца отказаться от выполнения своих намерений. Генерал фон Грольман разъяснил ему, что американцы герметично забаррикадировались на перевале Тауэрн, и поэтому едва ли удастся пробиться к одному из их высших офицеров. К тому же выданный майору англичанами пропуск будет уже просрочен. Он предложил цу Эльцу теперь хоть немного подумать о себе, и раствориться в 4-й кавалерийской дивизии Вермахта, которая уже капитулировала.
Начальнику разведки 15-го казачьего кавалерийского корпуса майору Эрвайну Карлу графу цу Эльцу теперь было нелегко найти для себя лично выход, закрытый для других. Целыми днями его мучила мысль, отказаться. Он даже вынашивал план, как снова прорваться в штаб корпуса. Чувство, что в такой момент нельзя бросать остальных, поскольку речь теперь шла об их жизни, было велико, но, в конечном счете, возобладал рассудок, понимание того, что он может стать лишь бессмысленной жертвой, так как помочь он больше никому не мог.
Казаки были обречены на гибель. Трагедию уже было не предотвратить. Она разыгрывалась в многочисленных актах. Все они были одинаково болезненны для тех, кто в них участвовал. Генерал-лейтенант фон Паннвиц надеялся не только на своих эмиссаров, но и сам пытался любым способом вступить в контакт с англичанами. Первая связь была установлена, после того как казачьи полки дошли до Лавамюнда и перешли там мост, который вел на северный берег Дравы. Там они находились на территории Австрии, которая как раз в это время была занята британской 11-й танковой дивизией.
Так как к этому времени между вооруженными силами союзников имелась договоренность о демаркационных линиях, Паннвиц в штабе английской дивизии должен был просить разрешение о полном переходе всех своих полков, чтобы только после этого сложить оружие. С этой целью он побывал у командира 11-й танковой дивизии генерала Арчера и изложил ему просьбу разрешить его войскам перейти передовые линии британских войск.
Атмосфера этой беседы, продолжавшейся всего одну минуту, была ледяной. Британский офицер избегал всякого зрительного контакта с Паннвицем, коротким кивком согласился с высказанным Паннвицем желанием, и на этом счел для себя беседу законченной. Попытку генерал-лейтенанта, завести разговор на действительно интересовавшую его тему - о будущем казаков, Арчер отклонил. Он коротко намекнул, что об этом решат в другом месте, и просто оставил Паннвица стоять.
Почти в то же время у командующего 8-й британской армией генерала Ричарда Маккрири появилась озабоченность по поводу того, что югославские партизаны, очевидно, имеют намерение, захватить часть австрийской территории и поставить остальные государства перед свершившимся фактом. Люди Тито думали, что могут на нее претендовать в связи со своим участием в войне на стороне союзников. Но британский генерал все же хотел положить этому конец, после того как до его ушей дошло, что партизаны вздумали самовольно захватить Клагенфурт.
В штаб этого британского генерала входил один офицер, которому приписывалось умение налаживать хорошие контакты с людьми Тито, потому что он долгое время в качестве британского офицера связи находился при югославских партизанах. Майор Чарльз Виллирз - таким было его имя - получил от генерала задачу, отправиться к партизанам, и призвать их к дисциплине. Ротмистр фон Мосснер, командир эскадрона Терского казачьего полка, относится к тем свидетелям, которые до сих пор хорошо помнят, насколько напряженной тогда была обстановка. У некоторых английских военных на короткое время появилась мысль, прибегнуть к помощи казачьих полков и применить силу против югославских партизан, хозяйничавших на австрийской территории. Этот факт истории так и остался малоизвестным.
Что касается майора Виллирза, то он по дороге между Фёлькермарктом и Вольфсбергом наткнулся не на партизан, а на военнослужащих 15-го казачьего корпуса. Он потребовал от казаков отвести его к их командиру. Через некоторое время он предстал перед генерал-лейтенантом фон Паннвицем и другими офицерами корпуса. Британский офицер попытался скрыть свое удивление, представился представителем британского генерала Маккрири, который в качестве командующего 8-й британской армией требует немедленной капитуляции всего казачьего корпуса.
Паннвиц объявил, что готов к этому, однако снова выдвинул требование, что в ходе этой капитуляции должно быть установлено, что выдачи казаков Советскому Союзу не будет. Краткий ответ Виллирза состоял в том, что он не имеет полномочий обсуждать какие-либо уступки.
10 мая 1945 года Паннвиц отправился в Фёлькермаркт, где провел последние переговоры с британским майором Генри Ховардом, командиром 1-го батальона Королевского стрелкового корпуса, о предстоящей капитуляции.
Длинными маршевыми колоннами 12 мая 1945 года казачьи полки двигались в Фёлькермаркт. При этом имел место случай, еще раз продемонстрировавший казачий менталитет и их сильные связи друг с другом. Когда сибирские казаки проходили мимо британского танкового подразделения, с одного из танков спрыгнул красноармеец, которого англичане подобрали как отставшего от своих. Это был молодой парень, который в гневе сжал кулаки и обрушился на казаков с жуткой бранью, обзывая их предателями, опозорившими Советский Союз.
Пожилые казаки невозмутимо посмотрели на молодого задиру, а потом пригласили его присесть на пару минут на пенек у края дороги, потому что они хотят спокойно обсудить дело. Почти против своей воли красноармеец решился на это. После этого к нему обратился один из казаков, человек очень примечательной внешности. Сначала он спросил парня, где тот родился, кто его родители и дед с бабкой. Оказалось, что спрашивавший и отвечавший происходят из одного и того же алтайского казачьего рода. Когда это выяснилось, старший повел атаку в этой необычной войне: «Как ты думаешь, за что все время боролись твой батька да дед? За свободу казаков! А ты за что до сих пор боролся? За Сталина, за рабство. Ни одного честного слова казак никогда не мог сказать в Советском Союзе, там каждый другому - враг и шпион!».
Лицо молодого красноармейца бледнело все сильнее. По нему было видно, что проникновенные слова старого казака из Сибирского полка поразили в самое сердце и взяли за душу. Вдруг он вскочил, швырнул шапку с красной звездой на землю и громко крикнул: «Я - казак, я - с вами!»
Эта потрясающая сцена разыгралась в тот день, когда 15-й казачий кавалерийский корпус в Фёлькермаркте капитулировал. Но тому, как эта капитуляция проходила, примеров во Второй мировой войне не было. В Фёлькермаркт входили не изможденные от борьбы разгромленные части. Казаки снова шли стройными гордыми рядами, они хотели в последний раз показать каждому, что их так и не победили.
Командиру 1-й дивизии полковнику Константину Вагнеру мы обязаны воспоминаниями, в которых захватывающим образом казаки всех полков снова оказывали последние почести своему командиру корпуса, генерал-лейтенанту фон Паннвицу, подобных которым даже привычные к таким мероприятиям британские офицеры не ожидали.
Вагнер так писал о последнем параде войск, боровшихся с большевиками на стороне Германии:
«Мы видели нарукавные нашивки 1-го Донского, 2-го Сибирского полков, 69-го казачьего дивизиона и 1-го артиллерийского дивизиона 55-го артиллерийского полка. Вдруг раздались резкие слова команды. Казаки, как обычно, сходили с маршевой дороги, приводили в порядок эскадроны, останавливались и спешивались. Подтягивались обозы. Раздаются немецкие и русские команды, 1-й Донской и 2-й Сибирский казачий полки поэскадронно парадным маршем пошли линией в галоп. Оркестр 15-го казачьего кавалерийского корпуса выехал на белых конях, и, в соответствии с уставом развернулся перед командиром корпуса генералом фон Паннвицем. Рядом с ним стояли другие командиры, офицеры его штаба и некоторые британские офицеры.
И тут подъехали они. Командиры полков и эскадронов - перед фронтом кавалеристов с Дона и части сибирских казаков. Много седел опустело за последние три года. И каждый казак до последнего хотел еще раз взглянуть в глаза любимого «господина генерала». В колонну по четыре эскадроны двигались после торжественного марша по дороге Гриффен - Фёлькермаркт. Никто не говорил ни слова. Присутствовавшие британские офицеры тоже молчали. Мог ли отряд армии, разгромленной после шестилетней войны, лучше чествовать своего командира? Состоял ли этот отряд из иностранных наемников? Разгромленных, деморализованных, не внушающих доверия? Это было чествование, которое 1-я казачья кавалерийская дивизия устроила своему проверенному во многих боях и отличившемуся вождю, генералу фон Паннвицу».
В завершение этого последнего парада вдоль дороги Гриффен - Фёлькермаркт отдельные полки складывали оружие. Но часть оружия дивизия могла сохранить. Так захотели британцы, чтобы не оставлять казаков безоружными перед югославскими партизанами, рыскавшими по Каринтии.
Казаки дивизии теперь были распределены по району Клагенфурт, Санкт-Файт, Вайтенсфельд, Зирниц, Дюрнфельд, по которому они сначала могли передвигаться абсолютно свободно. Казачий штаб продолжал существовать. Он располагался теперь в усадьбе Брюкль, а потом был переведен в Мёблинг под Альтхофеном. 2-й казачьей кавалерийской дивизии в качестве места расположения был указан район Ноймаркт, Альтхофен. Паннвицу незадолго до конца войны еще удалось приказать перевести казачьи части, входившие в состав 15-го корпуса, но действовавшие на Западном фронте, на полигон Дёллерсхайм. 13 мая 1945 года эти части присоединились к остальным полкам, которые сдались в районе Фёлькермаркт.
О дальнейшей судьбе казаков до этого времени с британской стороны еще не последовало ни одного ясного слова. Было некоторое количество ни к чему не обязывающих заявлений, некоторые из них были настолько расплывчатыми, что из них могло следовать одно или другое. Из некоторых казаки все же могли черпать надежду.
Поведение генерала фон Паннвица, излучавшего в те дни надежду, стало причиной многих ложных толкований. Некоторые из его критиков в офицерском штабе - особенно принц Зальм - обвиняли его позднее в определенной наивности относительно данных ему британской стороной обещаний, что выдача казачьего корпуса Советскому Союзу не входит в намерения англичан. Если он был настолько легковерен, то осуждать его за это нельзя. Паннвиц в это время исходил, прежде всего, из того, что казаков необходимо удерживать вместе. Он мог представить положительное решение для корпуса только при условии, что части не разбегутся.
Константину Вагнеру он как-то раз намекнул, что англичане, кажется, предполагают расположить весь корпус на территории Персии. Был ли он автором этого предложения, установить сейчас невозможно. Вместе с тем установлено, что первые неудачные попытки его офицеров, привлечь англичан на сторону казаков, его не обескуражили.
Он не проводил ни одного дня без того, чтобы не указывать высшим английским офицерам на то, что они устроят ад, если выдадут казаков Сталину, который учинит над ними кровавую расправу. В этих разговорах с английскими офицерами он выступал страстным защитником своих казаков, которые умели воевать как ни одно другое соединение. Необходимо воспользоваться их способностями, так как у западных союзников рано или поздно возникнут разногласия с советской системой.
Он снова и снова ходатайствовал перед британскими военными властями, чтобы они или сами приняли корпус, или передали американцам. С сегодняшней точки зрения можно считать, что тогда тот или иной британский офицер внутренне разделял намерения генерала фон Паннвица, но ничего не мог сделать против сговорчивости британского правительства, которое просто бессовестно бросилось в объятия Сталина.
Британский офицер Эдвард Рентон, тоже служивший в штабе генерала Маккрири, даже один раз попытался помочь Паннвицу. При этом он дошел до бригадного генерала Генерального штаба Тоби Лоу, ставшим позднее лордом Олдингтоном. Но что он услышал в ответ? Британский генерал потребовал от него не давать даже малейших обещаний. Все были заинтересованы в том, чтобы казаки оставались на указанных местах, а не разбегались во все стороны.
Возможно, некоторые тогда понимали это таким образом, что британцы еще не думали о том, где и когда смогут найти для казаков новое применение. С точки зрения сегодняшнего дня, можно уже утверждать, что речь никогда не шла ни о чем другом кроме выдачи казаков Советскому Союзу. Заботы бригадного генерала состояли единственно в том, чтобы казаки оставались в неведении своей судьбы до момента их выдачи.
Нельзя не упомянуть, что в середине мая 1945 года командир британской 6-й танковой дивизии генерал-майор Мюррей сделал слишком однозначное предупреждение немецким офицерам кадрового состава, что, по крайней мере, они сами должны побеспокоиться о своей безопасности. Мюррей вызвал офицеров казачьего штаба к себе в Клагенфурт и там им сообщил, что, скорее всего, предстоит выдача казаков Советскому Союзу. Но до сих пор нет соответствующих приказов. Однако они должны рассчитывать на серьезный оборот, так как есть уже многие признаки, что так оно и будет.
Хотя Паннвиц был сильно поражен услышанным, это все равно не изменило его намерений. Его не оставляли подозрения, что информация такого рода, неоднократно передававшаяся командованию казачьего корпуса, является частью плана с тем, чтобы заставить немецких офицеров уйти, что у казаков должно вызвать впечатление, что они уже не являются наемными войсками на службе у немцев.
Если в Англии к этому часу уже давно было принято последнее решение о судьбе казачьего корпуса, то можно предполагать, что с британской стороны имело место определенное недовольство по поводу судьбы немецких офицеров в казачьих частях. Женевская конвенция в принципе не допускает передавать военнопленных, словно товар, другим державам.
Какие мучения все это вызвало у Гельмута фон Паннвица, известно из последнего письма, которое он отправил своей жене из Мёльблинга под Альтхофеном. Зигхард фон Паннвиц, сын генерала, рассказал автору следующее: «Мой отец в дни сдачи англичанам направил одного офицера со своими личными вещами к моей матери, которая с нами, детьми, жила неподалеку в Альтаусзее в Зальцкаммергуте. Последнее письмо моего отца датировано 18 мая 1945 года. Мать получила его гораздо позднее через одного англичанина. В этом письме говорится:
«В течение всех этих страшных недель я не дал себя пересилить и буду впредь высоко держать голову. Я со свежими силами приступлю к работе и надолго обеспечу будущее себе и вам… Теперь о нас: весь всеобщий разгром был ужасен. Я с большим трудом в постоянных боях в окружении привел корпус с Дравы через Хорватию в Каринтию. Теперь я долгое время веду переговоры с англичанами о передаче казачьего корпуса. Возможно ли это вообще, сказать нельзя. Но это будет невозможно уже, потому что все немцы хотят уйти, а я с горсткой немцев командовать корпусом не могу.
Сильная привязанность и идея, удерживающая немцев и казаков вместе, заключались в совместной борьбе с большевизмом. Теперь все кончено. Я буду, насколько это удастся, пытаться, помочь казакам, чтобы они не погибли. Большинство из них - порядочные храбрые парни, которые до последнего, когда уже все шаталось, оставались верными своему долгу. 1-я казачья дивизия прибыла полностью вооруженная в образцовом порядке (2-я дивизия и Пластунская бригада тогда еще пробивались к англичанам). Я приказал дивизии в последний раз пройти передо мной торжественным маршем. Впереди - оркестр на белых лошадях, а за ним - три кавалерийских полка. В папахах, по шесть коней в ряд. Это был великолепный вид посреди хаоса и беспорядка. Мне едва удалось сдержать слезы, я же догадывался, что все это – быть может в последний раз, и вскоре все мое дело погибнет. Марш «Принц Евгений» был последним маршем, и с ним погиб казачий кавалерийский корпус.
Двумя часами позже англичане под давлением армии Тито разоружили нас, оставив десять процентов стрелкового оружия. Это был ужасный момент - сдача оружия и всех орудий. После этого казакам пришлось идти через занятый Тито город, и все они были полностью ограблены. У музыкантов отняли инструменты, у офицеров и солдат отбирали часы, немногие англичане не могли и не хотели это предотвратить. Это нас доконало!».